«Можно назначить человека быть профессором, но нельзя назначить человека быть ученым»

Профессор МИЭФ Алексей Булатов провел в США более двадцати лет, получил две степени PhD, по физике и по экономике, а три года назад вернулся на родину, став профессором НИУ ВШЭ  >>

Профессор МИЭФ Алексей Булатов провел в США более двадцати лет, получил две степени PhD, по физике и по экономике, а три года назад вернулся на родину, став профессором НИУ ВШЭ. В интервью он рассказывает о жизни в США, работе в МИЭФ и своих студентах.

— Алексей Эрикович, вы по первому образованию — физик, закончили МИФИ, затем, уехав в  США, получили PhD по физике в The City University of New York и даже, если не ошибаюсь, работали в NASA...

— Не только в NASA. Я работал и в Принстоне, и в Брукхейвенской национальной лаборатории.

— Многие известные экономисты имеют в каком-то смысле схожий, физико-математический бэкграунд, но все же как физик стал экономистом?

— Мой опыт тем не менее несколько отличается.  Дело в том, что я — практический физик и действительно работал по специальности долгое время, а не только имею соответствующее образование. Вы задали хороший вопрос. Мне, конечно, много раз приходилось на него отвечать, но я постараюсь ответить еще раз...

— Или как физики становятся экономистами?

— Думаю, это уже несколько другой вопрос. Все-таки я буду отвечать за себя. Физики становятся экономистами по очень разным причинам, но, честно говоря, финансовые соображения играют не последнюю роль. Я бы не хотел показаться циничным, но так было у большинства моих коллег. Правда, речь идет не об академической карьере, а о частном секторе.

Многие из них делали довольно успешную карьеру, шли работать в инвестбанки, хедж-фонды, какие-то стартапы и другие, самые разные организации, но, повторюсь, мне кажется, основную роль в этом решении играл материальный фактор. Часть из упомянутых коллег — мои близкие друзья, и, конечно, я видел, что им менее комфортно при работе в индустрии. Безусловно, это сугубо мой взгляд, ведь в чужую душу не залезешь.

— То есть у вас была такая же ситуация?

— У меня все-таки несколько иной случай: я не стал уходить из академической среды, хотя у меня были различные предложения. В это время я работал в Принстоне, у меня была постоянная  позиция, и я до сих пор вспоминаю этот период как, наверное, один из самых счастливых в моей жизни. За исключением финансовой составляющей, конечно. В это время я женился и, в общем, в некоторый момент выяснилось, что моя жена (она как раз работала на Уолл-стрит, правда, не в финансовой сфере, а программистом) зарабатывает в несколько раз больше, и я начал переживать по этому поводу (улыбается). Как я уже говорил, у меня были различные варианты в индустрии, но я решил, что вряд ли мне там будет комфортно. Я долго думал, прежде чем принять решение, думал примерно год. Многие мои друзья пошли учиться на PhD в различные университеты — я смотрел на их опыт, советовался.

— Насколько вообще типично для США получение двух степеней PhD по различным специальностям? Это часто встречающийся случай?

— Нет, я думаю, это довольно редкое явление. Честно говоря, после того, как я защитился первый раз, меня все поздравляли и говорили, что «ну, теперь все, тебе больше не нужно учиться» (смеется). По крайней мере, так считали многие американцы, в том числе очень умные люди.  Многие были удивлены, когда я пошел получать вторую докторскую степень. Но я подумал, что если уж заниматься чем-то, то не поверхностно, а серьезно. И поступил в аспирантуру Калифорнийского университета в Беркли.

— Сложно ли вам было привыкнуть к жизни в США?

— Знаете, как ни странно, Америка в каком-то смысле гораздо ближе к России, чем, например, Европа. Последняя все-таки очень другая. Это мое впечатление. Наверное, я соглашусь с  Владимиром Набоковым, который писал о том, что когда он приехал в США, то ощутил себя психологически и эмоционально дома. Если же говорить об отличиях, то, конечно, американцы менее мелочные и более щедрые люди и, по сравнению с нами, более доброжелательные.  Это общество, которое способно принимать в себя других. Мне кажется, в этом отношении нам есть чему у них поучиться.

— Что вас больше всего поразило?

— Что поразило? Когда я стал профессором в бизнес-школе, больше всего меня поразило, какая огромная власть (и, как следствие, ответственность) у вас появляется. Вас никто не контролирует, у вас огромная свобода, достойная зарплата, нет начальства, и при этом вас еще и все уважают. К этому было трудно привыкнуть.

Когда я узнал, сколько студенты платят за образование и понял, что я полностью определяю все, начиная от содержания курса и заканчивая оценками, от которых очень многое для этих студентов зависит, то немножко «испугался». Я стал аккуратно спрашивать совета у коллег, даже просил, чтобы, может быть, кто-то из них посетил мои занятия, чтобы посмотреть, насколько я хорошо справляюсь. Мне на это было сказано, что это неэтично, что «я такой же профессор, как и они» и никто не вправе меня контролировать.

— Алексей Эрикович, вы уехали из России около двадцати лет назад. Почему вы решили вернуться?

— Уже больше двадцати. Двадцать три года. Действительно, большая часть моей профессиональной жизни прошла в США. Как вам сказать... Я постоянно возвращался и ездил в Россию, у меня здесь родители. Мы почти каждый год приезжали сюда с женой и ребенком, чтобы он говорил по-русски. Мне кажется, это было довольно естественное решение.

— Ваше знакомство с МИЭФ началось в 2010 году?

— Да, меня пригласили выступить с докладом на научном семинаре. Потом я узнал, что с МИЭФ работают коллеги, уже знакомые мне по Лондонской школе экономики (LSE) и Оксфорду, в частности Крис Джуллиард и Димитриос Цомокос.

— Почему вы в итоге решили присоединиться к НИУ ВШЭ?

— У меня были и другие предложения, если говорить о западных университетах. В России же для трудоустройства ученого-экономиста вариантов немного. Мне понравились люди, атмосфера в МИЭФ. Для меня это важно. Все же, при работе в американской бизнес-школе есть и не очень приятные моменты, связанные с отношениями между людьми. Это очень жесткая, конкурентная среда, хотя, конечно, отношения между людьми несопоставимы с аналогичными в индустрии. Здесь же все по-другому. И, конечно, важным фактором при принятии решения стало тесное сотрудничество МИЭФ с Лондонской школой экономики. Думаю, это ключевой момент.

— В сферу ваших научных интересов входит микроструктура финансовых рынков, финансовая и информационная экономика. Как бы вы объяснили непосвященному человеку, чем вы занимаетесь?

— Если сильно упрощать, то что нам говорит о финансовых рынках классическая экономическая теория? Что это такие же рынки, как и все остальные: есть спрос, есть предложение и есть цена, которая как-то формируется по результатам их баланса. «Откуда» она берется, в общем-то, неважно, главное, что в конечном счете она будет такая. Все это очень хорошо, но это не работает в реальной жизни. Оказывается, что для анализа финансового рынка неприменимо понятие так называемого «вальрасовского равновесия». Есть люди, которые что-то спрашивают,  есть люди, которые что-то предлагают,  но никакой «невидимой руки рынка» нет и все руки «видимы». Конечно, какие-то руки могут пытаться «спрятаться», но в конечном счете они все существуют, и это реальные, человеческие руки.

— То есть вы смотрите, как организация биржи и торговых систем влияет на распределение цен?

— Да, у вас ведь есть реальные экономические агенты, которые продают и покупают активы. И они существуют не в безвоздушном пространстве: есть посредники, есть маркет-мэйкеры. И в любой экономической модели — пусть даже и очень абстрактной — все эти элементы должны быть представлены, потому что это более соответствует тому, что происходит в действительности. При этом мы, конечно, должны учесть и информацию, доступную каждому агенту. Оказывается, что информационная составляющая играет очень большую роль. В общем, модели возникают достаточно сложные.

— Вы думаете о практическом применении своих идей?

—Лично я не хочу делать деньги на этих моделях. Из физики было непросто уйти, потому что там было очень приятно и интересно. Я как-то с самого начала хотел максимально приблизить свою деятельность после смены профессии к науке, а если вы начинаете думать в первую очередь о деньгах и делать деньги, это уже совершенно другая ситуация. Но если вы спрашиваете, имеют ли эти модели практический смысл, то я думаю, что да, имеют. К ним есть интерес со стороны практиков.

— В 2013 году, комментируя награждение нобелевских лауреатов по экономике, вы отметили, что все трое «воспринимают экономику как естественную науку, и это очень важно». Экономика — естественная наука?

— Да, для меня важен именно такой взгляд на экономику. Иначе, мне кажется, нет смысла ей заниматься.

— Вы имеете в виду применение количественных методов?

— Это уже следствие данного факта. Естественной наукой, на мой взгляд, можно назвать ту науку, у которой есть некий объективный предмет, относительно независимый от сознания ученого. Конечно, не для всех областей экономики возможен такой подход, но в своей работе я стараюсь минимизировать влияние субъективных факторов. Наверное, это связано с тем, что я привык заниматься точными науками, и поэтому мне интересны области, где можно было бы работать аналогичным образом.

— Над чем вы сейчас работаете?

— В данный момент мы с коллегами довольно интенсивно работаем над тремя международными проектами. В рамках первого мы вместе с Бартом Таубом из Университета Глазго, который сейчас находится в МИЭФ (Барт Тауб будет приезжать в МИЭФ в качестве приглашенного профессора в течение 2014-2016 гг.), занимаемся как раз микроструктурой финансовых рынков. У Барта достаточно узкий круг интересов, но в данном случае это скорее плюс чем минус.

Что касается второго проекта, то я пытаюсь как-то расширить свой кругозор, так как в основном занимаюсь только микроструктурой. Сейчас мы вместе с коллегами из Беркли делаем работу по оптимальным электронным аукционам. Там возникают интересные результаты, и я заодно немного занимаюсь самообразованием, так как это смежная с моей тематика.

Над третьим проектом мы работаем вместе с Томом Джорджем из University of Houston. Том — мой достаточно близкий друг и соавтор. С ним мы занимаемся высокочастотным трейдингом, пытаемся строить разумные модели. Том  — очень талантливый человек, он создал специальный, «учебный» хедж-фонд, чтобы научить студентов трейдингу.  Он буквально с нуля научился всему сам — его никто не учил — и научил студентов. В результате их фонд показал феноменальные результаты: даже в наихудшие времена, в 2008-2009 г., они систематически получали прибыли. В США регулярно проводится что-то вроде олимпиад, всеамериканских соревнований по трейдингу на реальных деньгах. Наша команда, если не ошибаюсь, дважды занимала первые места по всей стране, опередив Стэнфорд и MIT, и это все заслуги Тома.

— Какие курсы вы сейчас читаете?

— В этом году что-то еще может поменяться, в прошлом же я читал три разных курса. Первый — в магистратуре МИЭФ. Курс называется “Advanced Topics in Finance” и по содержанию наиболее близок к сфере моих научных интересов — микроструктуре финансовых рынков. Это  теоретический курс, требующий построения моделей, многие из которых — даже простейшие — достаточно трудоемки, поэтому я успевал рассказать только базовые вещи и как-то проконтролировать ребят. Кроме того, я читал также два курса на факультете экономики НИУ ВШЭ: один очень базовый, под названием «Финансовая экономика», чем-то похожий на курс, который я читал для бакалавров в Хьюстоне, а другой — тоже посвященный микроструктуре финансовых рынков, в рамках научного семинара.

— Как вам студенты? Сильно ли они отличаются от американских?

— Изначально я думал, что студенты здесь совсем другие, не такие, как в Америке или Европе. Может быть, дело в том, что я вспоминал свой студенческий опыт в МИФИ. Оказалось, что распределение студентов «по качеству» здесь немного не такое, как в американской бизнес-школе. Я бы сказал, что там оно более равномерное, в России же есть расслоение: более высока доля как относительно слабых, так  и студентов очень высокого уровня — такого, который мне не приходилось встречать в США.

Здесь, конечно, я не могу не упомянуть своих студентов, вместе с которыми мы занимались проблемами российских рынков. Это Даша Слепухина, которая сейчас заканчивает бакалавриат факультета экономики, и Иван Ларионов — он закончил магистратуру МИЭФ и сейчас учится в аспирантуре Вышки. Они очень толковые и талантливые ребята. Даша поступила в аспирантуру в Америке, а Иван работает над диссертацией и уже сам преподает в МИЭФ.

Кстати, Даша в прошлом году получила «Серебряного птенца», а Иван получил премию за лучшую магистерскую работу по экономике, чему я был очень рад. Может быть, я специально беру таких студентов, но эти ребята очень сильные и с ними приятно работать.

— Алексей Эрикович, в прошлом году вы стали первым профессором НИУ ВШЭ по экономике, получившим звание Международного профессора (Full Professor). Что для вас это значит?

— Прежде всего — признание моих заслуг со стороны академического сообщества. Честно скажу, мне действительно было очень приятно, ведь решение принимал не кто-то, а международный комитет, в который входили люди из LSE и других уважаемых университетов. Дело ведь не в формальном звании или должности, а в наличии некоторого вклада в науку. Можно назначить человека быть профессором, но нельзя назначить человека быть ученым.

Никита Крыльников, специально для МИЭФ НИУ ВШЭ